Нет ничего проще, чем стать писателем.
Стать советским писателем довольно трудно,
но вполне возможно.
Стать великим писателем вообще нельзя.
РОЖДЕНИЕ УБИЙЦЫ
По мокрому снегу, вприпрыжку, оскальзываясь и теряя равновесие, спешил на центральную почту славного городка Козьегонска, расположенного, как известно, в самом сердце России, Алексей Митрофанович Перегонцев, один из величайших писателей современности, абсолютно, правда, никем пока еще в этом качестве не признанный. Спешить, собственно говоря, было совершенно незачем -так, дежурный визит с целью проверки - не пришел ли на его имя из какого-нибудь издательства очередной отлуп с омерзительной рецензией. Свой домашний адрес он принципиально не указывал, потому что почтариха, тетя Клава, была бабой болезненно любопытной и невероятно болтливой - хватило бы одной бандероли из московского журнала, чтобы через сутки все население близлежащих улиц и закоулков было в курсе, и тогда в самых неожиданных местах он мог напороться на ехидный вопрос: скоро ли, мол, Алешенька, тебя в Союз советских писателей примут? Небось, от нас, провинциалов, нос будешь воротить? Небось машину купишь и ковер на стенку? Твои книжки, небось, только в обмен на макулатуру давать будут?
Мерзость, мерзость, ехидство и злоба человеческая...
А ведь напечатай он и в самом деле книжку, купи машину, вступи в советские писатели, - за полквартала будут шапку ломать: как ваше здоровьичко, Алексей Митрофанович? Чем новеньким порадуете?
Глупые, мелкие людишки - печать им подавай в красном удостоверении советского писателя: да, мол, действительно, такой-то и такой-то является настоящим советским писателем, а не просто так пишет себе что-то на чердаке, придурок полоумный.
С деланным равнодушием получив увесистую бандероль (значит, завернули рукопись обратно и ничего хорошего там внутри его не ожидает), он даже не стал ее вскрывать на почте, а решил отнести домой. На улице он, однако, не утерпел, и, свернув в переулок, упиравшийся в пивной зал под кодовым названием "Фингал", уселся на единственной более или менее целой скамейке и слегка дрожавшими пальцами (хотя чего уж так нервничать?) разорвал плотную казенную обертку.
"Уважаемый Алексей Митрофанович!"
Вот все, вот дальше и не читать! И плевать, что там они пишут дальше. Остаться уважаемым Алексеем Митрофановичем. И домой пойти неспешно, солидно, уверенно - уважаемый Алексей Митрофанович идет! Извольте меня уважать. Вот, даже в письме из главного центрального издательства написано: уважаемый. И печать стоит. Нет, впрочем, печати нет никакой. Ну и черт с ней, попрошу - поставят.
Не читай ты этих писем, Алешенька, дружочек, не читай! Закручинится твоя головушка, затуманится взор, и помимо своей воли пойдешь ты в пивной зал "Фингал" искать справедливости и сочувствия.
- Ты бы, Алексей, с голой головой так не сидел, - вывел его из горестного оцепенения чей-то голос. - Для здоровья, знаешь ли, не очень полезно.
Перед ним стоял его сосед, пенсионер Никанорыч - известный всему городу специалист по летающим тарелочкам и белой магии - украдкой (и при этом чрезвычайно многозначительно) показывая пальцем в небо.
- А что? - уныло спросил его Алексей, - Кислотные дожди? Радиация? Думаете, облысею? Вряд ли... Сдохну раньше.
- Кислотные дожди - это само собой, - Никанорыч присел рядом и для большей убедительности взял непризнанного гения за рукав. - Про кислотные дожди все знают. Это, собственно, ерунда - голову надо чаще мыть, и ничего страшного. А вот что я тебе по-соседски скажу... только это между нами...
- Ну, конечно, конечно, - успокоил его Перегонцев, - сугубо между нами, это мы понимаем, не вчера родились.
Он поднял глаза и вдруг увидел, что у Никанорыча на голове возвышалось какое-то странное сооружение - словно в его огромный меховой треух была вставлена обкусанная со всех сторон металлическая сковорода, выпиравшая острыми углами сквозь облезлый мех.
- Дядь Вань, а это что... шапка-то у вас...
- А что, очень заметно? - забеспокоился Никанорыч, поправляя треух.
- Да нет, не очень, - успокоил его Перегонцев, - но если присмотреться, то заметно.
Никанорыч попытался нахлобучить треух поглубже, похлопал по нему, разглаживая бугры - впрочем, безрезультатно.
- Ладно, приду домой, поправлю, все равно никто не поймет, что к чему. Я вот что тебе скажу, - он наклонился к Перегонцеву и страстно зашептал ему прямо в ухо, - Это я как раз от этого защиту и разрабатываю, для лета я зонтик специальный сделал, а вот зимой с зонтиком ходить не будешь - решат, что я псих ненормальный. Так я в шапку стальной лист вставил, хороший лист, нержавейка. Гришка Чурбак дверь гаража обивал, у него кусок остался, а я себе взял, и из него ножницами вырезал. Ножницы такие специальные, знаешь, с кривыми ручками, железо резать. Ух, намучился! Никак ровно не получается, хоть ты тресни! Еле-еле заусенцы подровнял, чтобы в голову не воткнулось, а вот нужной округлости добиться не смог.
Он с подозрением огляделся по сторонам: в переулке никого не было, если не считать длинной и толстой очереди перед входом в "Фингал", слегка оцепеневшей в ожидании следующего впуска. В "Фингал" впускали порциями человек по пятнадцать-двадцать: после того, как предыдущая партия счастливчиков, ворвавшись с гоготом и руганью внутрь, основательно затоваривалась пивом и рассасывалась в темных закоулках, среди длинных деревянных столов, оператор очереди, главный народный поилец, наблюдавший за происходившим из кассы, нажимал кнопку, отпирая на несколько секунд металлическую вертушку - и дремавшая очередь оживала, возбуждалась, вскипала возле узкой щели, чтобы тут же обмякнуть в ожидании следующего захода. До Никанорыча очереди не было никакого дела.
- А от чего защита? От радиации?
- Да черт с ней, с радиацией, - вдруг обиделся Никанорыч, - что ты все: радиация, радиация! Она, может даже полезна, радиация. Тут дело пострашнее будет. Тебе я скажу, ты человек творческий, понимающий. А эти, - он кивнул в сторону "Фингала", - им все равно, им уже хуже не будет.
Никанорыч помолчал с важным видом, нахмурив брови и слегка наклонив голову, потом с расстановкой произнес:
- Психотронное оружие! - и умолк.
- Что - психотронное оружие? - переспросил его Перегонцев.
- Да ты что, Алексей, телевизор не смотришь? Газет не читаешь? Из лесу, что ли, вчера только вышел?
- Да как сказать, - не то чтобы из лесу, но газет, действительно, не читаю. Да и телевизор тоже как-то так, не часто... Да вы, дядь Вань, расскажите, я понятливый, я сразу смекну, что к чему.
- Ну так вот: его уже вовсю испытывают! На нас испытывают! Но только тсс! Если они узнают, что мы обо всем догадались - нам конец. Упекут. И концов никто не найдет. У тебя бывает так, что с утра голова тяжелая, как чугунная? И кажется, что тупеешь, и ничего не хочется, только спать. Или вдруг как будто голоса за стенкой? Или вот: сидишь, сидишь, вроде ничего, а вдруг прямо так и тянет что-нибудь об пол шваркнуть и заорать страшным голосом. Бывает? Вот и у меня так было, пока я потолок на чердаке не заэкранировал.
- Так а что это, дядь Вань, зачем?
- Это они пока испытывают, всякую ерунду внушают. Прямо со спутника. А нужно им будет, так всех заставят или с ума сойти, или повеситься, или друг друга перерезать. Я тебе, Алеша, страшную тайну открою - там, среди них, даже в КГБ, даже в ЦК КПСС, - есть враги, сатанисты. Они всем людям доброй воли энергетику подрывают. Ты вот на себя посмотри, - Никанорыч пристально всмотрелся в Алексея, - просто ужас, в каком состоянии у тебя чакры. Ты весь прямо какой-то мутный! Будто не на скамеечке отдыхал, а ругался с продавщицей в магазине. Ужас!
Он поводил в воздухе руками.
- Дай-ка я тебе чакры почищу, - и Никанорыч стал сосредоточенно ковырять пальцем у него в затылке, что-то бормоча про себя.
Очередь оживилась.
- Никанорыч, ты чаво - вшей, что ли, ищешь? - заржал кто-то, захлебываясь от восторга. - Иди, у меня поищи, я тебе пива налью!
- Дурак! - возразили ему, - не видишь, что ли, человек колдует. Никанорыч, наколдуй мне, чтобы волосы обратно отросли!
Никанорыч, углубившийся в процесс очищения чакры, какое-то время не обращал на них внимания. Потом сплюнул с досадой:
- Вам колдуй - не колдуй, ничто уже не поможет! У вас чакры с детства заросли так, что и долотом не расковыряешь. Нет уж, пейте себе лучше пиво. А ты, Серега, - обратился он к весельчаку, - можешь даже с водкой мешать. И с политурой, если хочешь. Тебе ничто не повредит уже. Мир тебе! Омитрофо! Час отмерен и назначен!
- Что это - "с политурой"?! - обиделся Серега, у которого во внутреннем кармане как раз бутылочка водки и лежала, и вот именно что мешать ее с пивом он и собирался. - А в морду не хочешь?
В этот момент звонко щелкнуло что-то металлическое, вертушка повернулась, толпа взвыла, насела - и Никанорыч, недруги которого растворились словно по мановению волшебной палочки, повернулся к Алексею:
- Слушай, вот еще что... Я давно тебе хотел сказать. Соседка твоя, Нюшка, - ведьма. Я давно за ней слежу. И она тебе какие-то козни строит. Ходит вокруг твоего дома, бормочет и что-то через забор бросает. Ты смотри - надо меры принимать. Она Сатане служит, всемирному империализму. А мужик ейный во время войны в полицаях служил. А мамаша еще при царе, говорят, на лошадей порчу насылала. Сжечь бы гнездо ихнее, да вот ни у кого рука пока не поднимается...
Алексей, обеспокоенный появившимся у Никанорыча блеском в глазах, поспешил его успокоить:
- Спасибо за заботу, Иван Никанорыч, да мне это не страшно - я ведь под защитой у сил космоса. - Подумав, что бы еще такое соврать для большей убедительности, он добавил:
- Меня в специальный реестр охраняемых персон включили. Ко мне и посланец регулярно является, мой личный хранитель. Маленького роста, зеленый такой. С хвостом, - неизвестно зачем уточнил он.
Никанорыч посмотрел на него с нескрываемым изумлением.
- Так вот оно что! А я-то думаю, и чего она все время из-за твоего дома вылетает! А оно вот что, оказывается! Да об этом и говорить-то никому нельзя, а я уж молчок, молчок! Могила!
- Кто вылетает? - недоверчиво переспросил Алексей.
- Тарелка. Космический объект, то есть. Я все понимаю, тсс! Никому!
- Да, вы уж, Иван Никанорович, пожалуйста, никому об этом... До поры до времени.
- Понимаю, понимаю! Кто, кроме меня, и поймет? Я уж никому. Тайна! Омитрофо! Извини, Алексей Митрофанович, я не буду больше тебя отвлекать. Спасибо за доверие! Молчок! Желаю здравствовать!
Неловко откланявшись и придерживая рукой бронированную шапку, Никанорыч потрусил мимо "Фингала" в сторону своего дома. Время от времени он оглядывался и делал рукой какие-то таинственные знаки.
- Ну вот, - мрачно пробормотал Алексей Перегонцев, завязывая лохматые тесемки у папки с рукописью. - Чакры у меня замусорены, на чердаке - база летающих тарелочек, мозги мне глушат психотронным оружием... Соседка - ведьма... Рукопись возвращаем, с уважением... Вот где я читателей себе найду - в психушке. Литературные чтения с участием почетных гостей - маленьких зеленых человечков... Бред! Нет уж, дудки! Я заставлю вас прочесть все, что написал! Заставлю! Даже если ради этого придется убить.
Из дверей "Фингала" высунулся его приятель Ваняша, и, растолкав очередь, закричал страшным голосом:
- Ну, Леха, ты че, в натуре, дуй скорее сюда! Я тебя уже заждался! - и, успокаивая недовольную толпу, добавил:
- Спокойно, спокойно, граждане и господа! Пиво уже нолито, место насижено, вобла почищена!
Когда стемнело, накачавшийся пивом Алексей Перегонцев брел домой какими-то полузнакомыми заснеженными закоулками и бормотал про себя:
- Но, к сожалению... вашу рукопись... нецелесообразно... С уважением.
Остановившись, он посмотрел на луну и неожиданно твердым голосом произнес:
- Убью.