Армия белых теней

Зогу был в бешенстве. Эта шлюха Лулу продала его, со всеми потрохами, за двадцать тысяч динар. С одной стороны, казалось бы, а чему тут удивляться — шлюха она и есть шлюха, у нее работа такая — продаваться, и главный смысл в ее работе - продаться подороже. Двадцать тысяч — очень хорошие деньги для шлюхи. Совершенно ясно также, что в наше время все следят за всеми, шпионы не успевают перевербовываться, выбирая, кто лучше заплатит, и шпионаж становится более прибыльным, чем торговля телом.

Будучи женщиной разумной, Лулу не стала отказываться от заманчивого предложения сидевшего в Белграде албанского министра, работавшего в международной комиссии по определению границы Албании, и начала информировать обо всем, что ей удавалось узнать у Зогу, неосмотрительно обсуждавшего какие-то деловые вопросы в ее присутствии. Тот уже сообщил в Тирану о готовящемся походе, секретное донесение получил лично Фан Ноли, взявший на себя еще и обязанности министра иностранных дел после недавней отставки министра Дельвины, и теперь стол в его рабочем кабинете был завален еще и донесениями из всех албанских посольств.

В донесении совершенно четко было написано, что Зогу вовсе не уехал в Париж, как было громогласно объявлено во всех газетах, и абсолютно точно и подробно изложен весь план, включая дату начала вторжения: 10 декабря.

О содержании донесения, полученного епископом, надежные люди немедленно проинформировали из Тираны самого Зогу, хотя у многих складывалось впечатление, что Фан Ноли не до конца осознал серьезность полученной информации.

В эти дни в одной из немецких газет появилось большое интервью Ноли, в котором он ни одним словом не обмолвился о том, что стране или его личной власти что-то может угрожать. Он был преисполнен оптимизма, уверенности в себе, рассказывал о своих успехах в борьбе с феодальными беями, о планах на будущее. Своим лозунгом он провозгласил миролюбие во внутренней и внешней политике.

Нельзя сказать, чтобы он совершенно не предпринял никаких мер, тем более что не только из белградского посольства было получено тревожное сообщение. Телеграммы приходили и из пограничных префектур — как следовало из них, враждебные силы открыто готовились к вторжению, отмечались случаи дезертирства офицеров и местных чиновников. Подрывные элементы занимались саботажем и распространяли враждебные слухи.

Меры в связи со всем этим он принял, причем самые решительные меры: собрал экстренное заседание Совета Министров, издал приказ об аресте на местах всех подозрительных лиц и о самых жестких мерах по отношению к пораженцам, распространявшим панические слухи.

На следующий день по его указанию собрался Верховный суд и приговорил к смерти как самого Зогу, так и всех его сообщников. Это, однако, было с явным неодобрением воспринято дипломатическим корпусом — иностранные дипломаты оценили это как откровенную политическую месть, выходящую за рамки демократического правосудия.

Помимо этого, в Тиране был организован невиданный еще по масштабу народный митинг, где народ с воодушевлением выразил свою солидарность с правительством и готовность противостоять врагам. Все единодушно осудили поджигательскую роль югославского правительства, поощрявшего врагов Албании. Фан Ноли лично убедился в непоколебимой народной поддержке и своем непререкаемом авторитете Верховного главнокомандующего.

Из Тираны в приграничную Пешкопию было отправлено подкрепление, и на площади в крепости были сооружены виселицы для того, чтобы повесить Зогу и его приспешников в случае их появления на территории Албании. Вторжение Зогу теперь было обречено на поражение, а ему самому предстояло болтаться в петле на площади, если, конечно, демократическое правительство не амнистировало бы его из соображений гуманности, идя навстречу пожеланиям иностранных дипломатов.

Зогу о принимаемых мерах мгновенно узнавал, и хотя ничего удивительного в предательстве Лулу не было, тем не менее он был просто вне себя от ярости.

Эффект неожиданности был потерян.

Его уже ждали, и что он мог сделать с сотней русских белогвардейцев и несколькими сотнями своих матьян? Нужно было решать: отложить поход, продолжить формирование армии, или все-таки нанести решительный удар. Откладывать было нельзя — переговоры с сербами прошли успешно, но все достигнутые договоренности висели на волоске и могли сорваться в любой момент, независимо от того, что он им наобещал. Великие державы не спешили официально признавать правительство Фана Ноли, большевики не успели еще оказать им серьезную помощь. Врангель пока не вмешивался в его мероприятие — может быть, он ничего не знал, может быть, сербы, рассчитывавшие на серьезный выигрыш в этой игре, все-таки попросили его не вмешиваться, как и обещали. Стоило Врангелю запретить членам Российского общевоинского союза участвовать в этом мероприятии, как три четверти крошечной армии Зогу повернули бы обратно, несмотря на все его золото.

Все было тщательно спланировано — прорыв границы, взятие ключевого города северо-западной Албании возле сербской границы — Пешкопии, по которой удары наносились с трех сторон. Его наступление должны были поддержать люди Цено-бея Крюэзиу, наступавшие из Призрена, присоединиться должна была и команда Гальяни. Если бы у Цено-бея и Гальяни были настоящие армии, с полевой связью, с фельдегерями, доступом к телеграфу, то можно было бы изменить планы, но проблема была в том что никто кроме Гальяни не знал, где находится Гальяни в настоящий момент.

Все было спланировано самым замечательным образом, и именно сейчас был самый подходящий момент, может быть, единственный подходящий момент, но кто же мог знать, что эта шлюха продаст его.

Непременно нужно было наступать, и наступать именно сейчас, но наступать было никак невозможно, если Фан Ноли знал о наступлении и готовился к его отражению. Что могли сделать сто бойцов, пусть даже самых лучших и опытных, против грамотно организованной обороны регулярной армии, располагающей артиллерией и крепостными укреплениями?

Вот если бы у него было не сто офицеров, а тысяча, или — еще лучше — пять тысяч врангелевцев, то никто даже не стал бы сопротивляться. Никакой войны и не было бы, никто даже не осмелился бы подумать об организованном сопротивлении. Он просто спокойно дошел бы до Тираны и занял бы свой собственный кабинет. Ну, может, пришлось бы дать пару артиллерийских залпов в качестве предупреждения.

Пять тысяч русских солдат, вот что ему нужно.

Достаточно было бы того, чтобы все знали, что он идет с белогвардейской дивизией, что где-то там, за перевалом, споро идут стройные колонны, спаянные железной дисциплиной, непрерывно воевавшие с четырнадцатого года, под руководством опытных офицеров. Тогда даже не нужно было бы воевать — все просто приветствовали бы возвращение законной власти, а он принимал под свое командование албанские войска.

Если бы у него было пять тысяч белогвардейцев, не было бы никакой нужды в секретности, совершенно неважно было бы, что там наплела эта девка, эта продажная шлюха, купившей ее со всеми потрохами албанской контрразведке. Наоборот — он сам устроил бы так, чтобы все знали о его грозном и триумфальном возвращении. Одна весть о том, что он идет во главе белой армии, изменила бы политическую ситуацию в Албании.

Выхода не было. Вот если бы там, за холмами, скрывалась его армия... Если бы там стояли бесчисленные палатки, правильно организованные караулы — чтобы и мышь не проскочила, чтобы ни один шпион не мог точно сосчитать количество штыков, пулеметов, артиллерийских стволов... Чтоб никто так и не узнал, сколько их там на самом деле... Великая непобедимая армия.

Полковнику Зогу показалось, что он поймал наконец ускользавшую от него все время мысль.

Вот оно!

Наступление неизбежно, и по ту сторону границы епископ и его люди уже извещены об этом. Но они не знают, сколько же на самом деле ему удалось собрать наемников под свои знамена. Если они не знают, что их всего сто восемь, то почему в его армии не может быть и пяти тысяч?

Вот и решение. Ничего проще быть не может. Помимо сотни живых белогвардейцев он призовет под свои знамена пять тысяч призраков — пять тысяч мертвых белогвардейцев, и тут он может выбирать лучших — участников Ледяного похода и обороны Перекопа, самых отчаянных, первыми павших в жестоких боях, замученных в застенках большевистского ЧК, уж они-то не откажутся скинуть в море красного епископа, как того уже нарекли некоторые газеты. Армия его идеально замаскирована, платить ей ничего не надо, она ничего не боится и терять ей нечего. Такая армия может навести ужас не только на Албанию, но и на все Балканы. Мертвая армия. Армия белых теней.

Теперь нужно сделать так, чтобы об его армии как можно быстрее узнали в Албании — верные ему люди воодушевятся, колеблющиеся переметнутся на его сторону, а его враги будут озабочены только тем, как организовать свое бегство, пока его белая армия, его личная белая гвардия не дошла триумфальным маршем до Тираны.

Той же ночью невидимая обычному человеку деятельность закипела в окрестных горах. Словно прорвался мешок, набитый под завязку секретами, и самые диковинные слухи поползли — да что там, поползли — полетели во все стороны, причем с удивительной для этих глухих мест скоростью. Казалось даже, что разлетаются они быстрее телеграфных сигналов, но слухи эти были настолько фантастические, что вероятно, и разлетались они каким-то чудесным образом. Никакие газеты не могли бы конкурировать с таинственными историями, передаваемыми вполголоса из уст в уста: Зогу возвращается во главе огромной армии русских солдат. Но не просто солдат, а вот что я скажу: солдат.... - и дальнейшее сообщалось уже совсем тихо, так что расслышать уже ничего было нельзя, и только по изумленному выражению лица слушавшего можно было догадаться, что речь шла о чем-то совершенно неслыханном.