Храбрец Мираш, страж королевской машины

В открытом кабриолете, несущемся по хорошему новому шоссе, построенному итальянцами, развернувшими бурную деятельность в королевстве Албания, разговаривать не вполне удобно: шум ветра и рев мощного мотора вынуждают повышать голос, фактически перекрикиваться. Но, с другой стороны, невозможно ведь ехать больше часа совершенно молча. Тем более, что новости требуют немедленного обсуждения.

Кучин, хотя и не хотел из присущей ему скромности акцентировать свою роль в исторических событиях, все же не мог умолчать о том, что именно он, как убежденный монархист, еще несколько лет назад, когда они только вошли в Тирану после легендарного похода Русского отряда, высказал идею о том, что все эти выборы и конституции для Албании не годятся, а нужно сразу учреждать королевство. И этим своим убеждением он открыто и принципиально делился с премьер-министром в частных беседах. Вполне логично предположить, что и он таким образом внес свою лепту в судьбоносное решение Ахмета Зогу стать королем Албании. Поручик Куракин, сидевший рядом на пассажирском сидении, слушал его с восхищением.

- А каким образом Зогу стал потомком Скандербега и Александра Македонского?

- Ну, поручик, генеалогия это дело такое, всегда можно найти каких-нибудь предков, которые были кому-нибудь родственниками. Я не удивлюсь, поручик, если и вы, после тщательного исследования, оказались бы потомком Александра Великого. И, кстати, не вздумайте называть его при албанцах Александром Македонским — не поймут, в лучшем случае. Они совершенно искренне считают его не греческим македонцем, но иллирийцем, а иллирийцы, как известно, были предками албанцев.

Кучин был совершенно прав. Специалисты покопались в архивах, подняли семейные предания и хроники, и выяснилась совершенно блестящая родословная Ахмета Зогу. Нет, никто и раньше не мог отрицать того факта, что он законный князь, властитель своих подданных в области Мати, но оказалось, что он прямой потомок не только Скандербега, но и Александра Великого. Со времен Скандербега линия прослеживалась совершенно четко: начиная с Зогу Великого, совершавшего свои подвиги в 15 веке, через Зогу Малого, потом далее через Абдуллу-бея Зогу, погибшего в 17 веке на войне за независимость, и дальше уже рукой было подать: Ахмет-паша Зогу, которому турки отрубили голову в Охриде, и уже вот они, прямые предки Ахмета Зогу. Ну, а до Александра Великого уже можно было и не углубляться. Поскольку происхождение Скандербега, или, как его именовали турки, Искандер-бея, от самого Искандера, известного у нас под именем Александра Македонского, никем не оспаривалось, то и доказывать было нечего. Это как в учебнике арифметики: если Ахмет Зогу был потомком Скандербега, а Скандербег был потомком Александра Великого, то все получалось просто как дважды два, и оставалось только записать ответ в конце задачи. Q.E.D. Quod Erat Demonstrandum, как писал в свое время Кучин в своей гимназической тетради.

Одна маленькая деталь портила предстоящее торжество: венский музей отказался передать Албании корону Скандербега, которая могла бы окончательно сковать своим железным обручем легитимность возрождающегося королевства. Австрийцы уперлись и не хотели отдавать корону ни за какие деньги. Но, в конце концов, не корона создает королевство, а королевство создает корону и прочие атрибуты монархической власти. Черт с ними, с упрямыми австрийцами.

Машина свернула с нового прекрасного шоссе на проселочную дорогу, скорость резко упала, сзади поднялось огромное облако белой пыли. На каком-то ухабе Кучин чуть не прикусил себе язык, и пришлось пока прекратить обсуждение животрепещущих вопросов создания албанской монархии.

Дом Улагая должен был быть где-то совсем уже недалеко, но въехав в село, Кучин не сразу смог сориентироваться в лабиринте улочек и глухих заборов, и поэтому был вынужден остановиться и прибегнуть к помощи возникших словно из-под земли босоногих мальчишек. Те радостно загомонили, перебивая друг друга, и стали махать руками.

Где дом Улагая? А, дом Кучук-бея! Это там, на холме, вот сюда, сюда!

Они бежали рядом с машиной в полном восторге, ухитряясь на бегу потрогать запыленные хромированные части.

Через некоторое время Кучин притормозил.

- Ну что, поручик, похоже, дальше машина не проедет, нужно немного пешком пройтись.

Куракин оценил расстояние до усадьбы, с подозрением оглядел толпу оборванных сорванцов.

- А что, Александр Васильевич, развинтят они вам мотор. По деревне растащат. Потом деталей с собаками не отыщете.

- Ничего, как-нибудь. Мы с ними договоримся.

- Ну-ну.

Машина остановилась, и летевшее за ней облако пыли догнало ее и окутало, медленно оседая. Кучин помахал рукой, разгоняя пыль, и пригляделся к подбежавшим мальчишкам, с восторгом трогавшим машину. Все они были босые, в рваной одежде, с цыпками на руках. Кучин выбрал одного из них, энергичного, с цепким внимательным взглядом, и подозвал к себе, помахав рукой. Тот настороженно подошел.

- Тебя как зовут?

- Мираш.

- Малыш Мираш?

Это имя само невольно всплыло в памяти Кучина — изучая албанский язык, он читал не только местные газеты, но и немногочисленные имевшиеся в наличии художественные произведения, особыми литературными достоинствами, на его взгляд, не отличавшиеся — так, что-то в духе Помяловского, бытовые очерки. В только что вышедшем сборнике рассказов в одном из них и фигурировал мальчик Мираш - племянник главного героя. Рассказ, впрочем, был интересен с психологической точки зрения — он демонстрировал отношение албанцев к неписаным обычаям, которые значили для них больше, чем официальные государственные законы.

Герой рассказа, лейтенант, был кем-то вроде начальника пограничной стражи (что сразу и привлекло внимание Кучина, служившего в свое время на сербской границе), и ему пришел приказ усилить охрану границы, поскольку некий государственный преступник должен был, по полученным сведениям, попытаться перейти границу где-то в этих местах.

Лейтенант отнесся к заданию серьезно, и поставил на самом ответственном участке границы собственных сыновей. Однако, придя домой, он обнаружил в гостиной своего дома не только беглого преступника, но и своего кровного врага, которого безуспешно пытался убить вот уже несколько лет. Ружья обоих, как положено, висели на крючках в сенях.

И вот из этого рассказа Кучин с изумлением узнал, что обычай гостеприимства в Албании не только выше официальных уголовных законов, но даже выше закона кровной мести. Герой был вынужден не просто напоить и накормить своих врагов, одного из которых он должен был бы арестовать, а второго убить, но и развлекать их приятной беседой, а потом лично под своей охраной провести через границу беглеца и убедиться, что тот благополучно перебрался за кордон. А чтобы оказать должное уважение своему кровнику, ставшему гостем, он отправил проводить его ночью до дома как раз этого самого племянника, Мираша, единственного из числа лиц мужского пола, находившегося в этот момент в доме. Поскольку сам он не мог его проводить, он провожал через границу второго гостя.

Когда Кучин попытался обсудить этот рассказ с кем-то из албанцев, тот даже не понял сути вопроса. А что, спрашивается, этот лейтенант должен был делать? Если они пришли к нему в гости? Здесь и говорить не о чем. Он должен был взять их под свою защиту. Если бы в это время жандармы попытались этого беглеца задержать, то лейтенант обязан был погибнуть, защищая их. Иначе позор. Это было чем-то само собой разумеющимся, не подлежащим обсуждению. Кучин подумал, что русский смог бы понять и принять эти обычаи, хоть и с некоторым усилием, а вот, к примеру, для немца это была бы уже непосильная задача.

Более того, через некоторое время Кучину удалось выяснить, что имелось в виду под словом «позор» применительно к данному случаю. В соответствии с древним неписанным албанским кодексом — Кануном — это означало, что нарушивший закон гостеприимства должен был быть убит, его семья — изгнана из деревни, дом — сожжен, а участок перепахан и засыпан солью, чтобы на нем ничего не росло в ближайшие сто лет. Поэтому погибнуть, защищая гостя, даже собственного злейшего врага, для главы семейства было просто самым естественным и рациональным выбором, с минимальными потерями для семьи.

- Я не малыш, я...

- Я пошутил. Ты не малыш. Ты храбрец Мираш. Ты знаешь, кто я?

Мираш пожал плечами.

- Ты солдат.

- Правильно. Я солдат. Но я не простой солдат. Я Белый Капедан, капедан храбрецов, я страж короля. Машину видишь?

Мираш кивнул, не сводя глаз с Кучина.

- Это машина короля. Теперь посмотри сюда, - Кучин похлопал по новенькой блестящей кобуре, расстегнул ее и показал мальчишке черную тусклую рукоятку потертого боевого револьвера. - Знаешь, что это?

- Оружие.

- Правильно. Хочешь, дам выстрелить из него?

У мальчишки от изумления широко раскрылись глаза, и он даже ничего не ответил на такое заманчивое предложение, настолько невероятным оно ему показалось.

- Так вот, храбрец Мираш. Назначаю тебя стражем королевской машины. Можешь сесть за руль. Можешь погудеть в клаксон. Всем остальным можешь разрешить посидеть на соседнем сиденье, но не всем сразу, а по одному, по очереди. Кому разрешить, сам решишь. Пусть тоже немного погудят в клаксон, если ты разрешишь. В машине ничего не трогать, никакие ручки не дергать. Ты — капедан. Если ты справишься, я тебе дам выстрелить из револьвера. Ты все понял?

Мираш молча кивнул, деловито залез в машину, взялся за руль и застыл неподвижно, глядя прямо перед собой. Остальные смотрели на него с изумлением и завистью.

Отойдя от машины на некоторое расстояние, Кучин и Куракин оглянулись: мальчишки галдели, сбившись в кучу возле машины, а Мираш наводил порядок, выстраивая их в очередь.

- Ну что, Алеша, так-таки и растащат машину по кусочкам? Хотите пари?

Куракин в восхищении развел руками:

- Александр Васильевич, вы просто кудесник!