Похмелье




Новые, только что выстроенные деревянные дома не имеют еще собственного выражения лица, нет у них и своего индивидуального запаха. Пахнет в них влажной деревянной стружкой, полы шевелятся по ночам, стены поскрипывают, а двери или с трудом закрываются внатяг, или позволяют холодному ночному воздуху посвистывать в щелях. Неуютно в них, и человек взыскательный, конечно, предпочтет дома старые, обжитые несколькими поколениями, с потемневшими стенами и стоптанными порогами.

В новеньком, только что построенном деревянном здании Офицерского собрания, где был определен на постой Русский отряд, разместились люди, привычные ко всему, и их отсутствие уюта нисколько не смущало. В качестве триумфаторов, пожинавших плоды заслуженных побед, они могли позволить себе создать себе свой собственный уют, не считаясь с затратами. Печи топились непрерывно, пожирая огромное количество дров и до последнего закоулка прогревая длинный одноэтажный особняк, а в большом зале собрания, использовавшемся в качестве столовой, утвердился аромат жареного мяса и крепкого табака, к которому регулярно подмешивался запах мокрой кожи и оружейного масла.

В длинном темном коридоре на Кучина наткнулся озабоченный чем-то поручик Арсентьев. Перед собой он нес сложенную ковшиком ладонь и хмурился, что-то в ней разглядывая.

- Кучин, хочу вас предупредить: ракия при неумеренном потреблении лишает человека разума. То есть, неумеренно употребляющий ее не пьянеет, а превращается в живого мертвеца. Он продолжает двигаться, говорить, может даже карты тасовать, - но совершенно ничего при этом не соображает! Особенно если мешать ракию с французским шампанским. А наутро даже вспоминать о ней невозможно. Кажется, я начинаю ненавидеть ракию хуже большевиков.

Кучин сочувственно хмыкнул.

- Представьте себе только, ротмистр, — я вчера проиграл свое подмосковное имение!

Кучин удивился.

- А каким же образом счастливчик, выигравший его у вас, сможет им воспользоваться? Там же большевики?

- Ну, разумеется, пока там большевики, имением он никаким образом воспользоваться не сможет. Но ведь исчезнут же когда-нибудь большевики, верно?

- Вероятно. Ничто не вечно под луной. И вы ради такого счастья готовы расстаться со своей усадьбой?

- Ну что ж, как говорится, если уж так суждено... Если честно, я думаю, что давно нет там никакой усадьбы, сожгли наверняка ее мужички, а барахло по избам растащили. Не этот вопрос меня сейчас занимает.

- А какой же?

- Гораздо более жизненный вопрос. Вот, взгляните, ротмистр, что это за деньги? Никак понять не могу. А, вот, вижу, это сербские, а вот это, помню, помню, турецкие пиастры. Ротмистр, я хочу вам заявить совершенно серьезно: у каждой страны должны быть свои собственные деньги. Иначе это не страна. Пускай, хорошо, я согласен, пускай не будет в Албании никакой конституции, от конституций все равно нет никакой пользы, но свои собственные албанские деньги должны быть! Я официально заявлю об этом премьер-министру при первой же возможности.

Кучин заглянул в ладонь Арсентьева, - там были совершенно разномастные монеты, имевшие хождение во всех соседних странах и использовавшиеся в Албании в повседневных расчетах.

- Да, да, ротмистр, это ведь тут ситуация хуже, чем в Одессе в девятнадцатом году!

- Ну, батенька, это вы загнули. Как бы оно тут ни было, тут все-таки в ходу настоящая валюта, хоть и довольно разнокалиберная. И серебро, опять же.

- Да? Пожалуй. Да, - Арсентьев глубоко задумался, - Соглашусь. Таких чудес, как «Разменные билеты города Одессы» тут не найдешь. Это была чистая бумага, не имевшая никакой побочной стоимости.

Он помолчал.

- Да. Но. С другой стороны — одесские билеты были деньгами мифическими, но понятными. А тут... Каким образом нормальный человек может учитывать все эти обменные курсы? Особенно если в лавке насыпают сдачи. Что он там насыпает? Как он это в уме считает? Это же можно лавочника прямиком в цирк-шапито отправлять: человек-арифметическая машина! Чудо человеческого разума! А? Чинизелли бы его с руками оторвал.

Поручик Арсентьев оцепенел, глубоко задумавшись, и Кучин стал осторожно пробираться мимо него по узкому коридору, но загремел катавшимися по полу пустыми бутылками.

- Да! - ожил поручик Арсентьев и поймал Кучина за пуговицу, - прошу заметить, что они очень охотно берут золотые наполеондоры, и прочую интересную валюту, лиры итальянские весьма уважают, а вот сдачу выдают непременно всякой балканской дрянью. Как это получается, а? Я готов заподозрить в этом какой-то дурной умысел. Я неправ, а? Скажите честно, Кучин!

Кучин одобрительно похлопал его по плечу и собирался было пойти дальше. Но в тесном коридоре им так и не удалось разойтись бесшумно: Арсентьев наткнулся на пустую бутылку, да так, что та отлетела и с грохотом сбила еще несколько бутылок.

Через мгновение за углом хлопнула дверь и в коридор выскочил капитан Сокуренко с наганом в руке. Был он бос, по полу болтались штрипки от кальсон, вылезавшие из-под брюк. Подтяжки были надеты прямо на исподнюю рубаху. Взгляд его был безумен, и тревожно кричал он в темную пустоту коридора сиплым голосом:

- Что там? Что? Михеев! Михеев! Ты где? Красные?

Остановился он только наткнувшись на Кучина, причем ствол нагана уперся Кучину прямо в грудь. Кучин очень плавно, медленным гипнотическим движением отвел кончиком пальца ствол нагана в сторону от себя, и только после этого заботливо спросил:

- Голубчик, что с вами? Какие красные? И кто такой Михеев? Мне кажется, нет у нас никакого Михеева.

- Михеев, ну..., - Сокуренко поднял глаза и, кажется, только в этот момент заметил Кучина. - Кучин? Что тут? Стреляли?

- Да нет, никто не стрелял, все спокойно.

- А мне показалось... Прошу прощения, - взгляд его стал осмысленным, и он несколько обмяк, словно внутри у него отпустили перетянутую пружинку, - Показалось...

- Да нет, все тихо, - успокоил его Кучин, краем глаза продолжая следить за стволом нагана. - А кто такой Михеев?

- Михеев? - удивился Сокуренко, - какой Михеев? Что Михеев? Откуда вы знаете Михеева?

Сокуренко нахмурился и опустил наган.

- Убили большевики Михеева. Денщик мой. Вы его знали разве?

Кучин сочувственно похлопал Сокуренко по руке, задержал ладонь на нагане и деликатно спустил взведенный курок. Потом нежно вынул наган из его руки и заглянул в барабан.

- Капитан, позволю себе заметить, что у вас в барабане стреляные гильзы. Нехорошо так распускаться. А вдруг тревога? Оружие нужно держать в порядке. Мы в любой момент можем отправиться в горы, беев разоружать, а тут такое недоразумение.

Сокуренко сморщился — казалось, он вот-вот заплачет.

- Впрочем, это неважно в данный момент, - Кучин присмотрелся к нему, приобнял его за талию и повел за собой. - Сейчас вам непременно нужно выпить граммов пятьдесят, но исключительно чистой водки. Никакого шампанского и прочих суррогатов! И ни в коем случае ни граммом больше!

Кучин кивнул на прощание поручику Арсентьеву, и парочка стала пробираться по коридору, перешагивая через пустые бутылки.

- Кучин! - понеслось им вдогонку, - я ненавижу ракию хуже товарища Троцкого! Можете так ему и передать, если встретите! - и, скривившись от отвращения при воспоминании о вчерашней выпитой ракии, поручик Арсентьев ссыпал разнокалиберные монеты в карман и неуверенной походкой побрел к выходу, на свежий воздух.