Последний перевал

В большом каменном доме, на втором этаже которого выдавалась пристроенная деревянная веранда, проходило экстренное совещание. После триумфального похода по горам, когда наступавшая армия Зогу не встречала никакого сопротивления и неуклонно продвигалась вперед, в худшем случае наталкиваясь на брошенные свежевырытые окопы и следы поспешного отступления, или, как это было в Лисе, в рутинном порядке принимая в свои ряды очередные полторы сотни солдат, они наткнулись на закрытый наглухо перевал.

Узкий проход между скалами был укреплен по всем правилам, с оборудованными артиллерийскими позициями и пулеметными гнездами, и никаким численным преимуществом они воспользоваться не могли: дорога шириной всего в два осла не позволяла развернуться, а вялая артиллерийская дуэль с использованием горных пушек ни к чему не привела, дорога выписывала такие крутые повороты, что эффективную стрельбу с их позиций вести было невозможно.

Перевал Мурризы был неприступен.

Они вынуждены были остановиться, чтобы оценить сложившуюся ситуацию и спланировать дальнейшие действия. Задержка могла привести к катастрофическим последствиям, учитывая сложности со снабжением, да и просто с размещением выросшей численно армии, растянутой в походной колонне на дороге Арбера.

У албанцев перевал назывался «шеей», и нужно было срочно решать, что с этой шеей делать.

Берестовский озабоченно изучал карту, отмечая выявленные огневые точки противника.

- Позиция эта фактически неприступна. По всем канонам военного искусства. Даже если продолжать использовать нашу довольно скудную и древнюю артиллерию, это ни к чему не приведет. Это будет затяжная артиллерийская дуэль, причем у них будет значительное преимущество, они будут стрелять с оборудованных позиций, в то время как мы и пушки не сможем развернуть. А нам нужен прорыв... - он всмотрелся в карту, - Если честно, то я на такой позиции, имея даже не триста, а всего лишь тридцать спартанцев, армию Ксеркса не пропустил бы. Завалил бы ущелье трупами, при наличии достаточного количества боеприпасов для пулеметов и артиллерии. Это неприступная позиция.

Миклашевский поморщился — ему предстояло докладывать о сложившейся ситуации Зогу, остановившемуся на постой в освобожденной накануне деревне Церруйе, и самое неприятное было то, что его доклад обсуждал бы с премьер-министром не только Цено-бей, в сущности, грамотный военный, но и мнивший себя большим стратегом и знатоком Албании майор Гальярди.

- Перекоп тоже был неприступен.

- Там, позвольте, совсем другое дело было — большевики смогли обойти с тыла через замерзший Сиваш. А здесь каким образом можно обойти? Кругом горы.

- Какие-то обходные дороги есть?

- Здесь одна дорога, и мы на ней стоим — античная дорога Арбера, как в древности называлась Албания. Это единственный путь к Тиране. В обход? Если пол-Албании пройти, вернуться назад, сделать круг через Буррель и Крую... Это невозможно, слишком долго. А здесь даже тропинок нет на скалах, по которым козы могли бы пройти. Неприступные скалы.

Молчавший до этого Улагай нахмурился:

- Неприступных скал не бывает. Деревья растут кое-где, значит, есть за что уцепиться. И при чем тут козы? Зачем нам козы? - и вновь умолк, что-то обдумывая.

- Кроме того, нужно учитывать фактор времени, - продолжал Берестовский, — если штурм позиции затянется, встанет вопрос организации снабжения, они смогут подтянуть резервы, обойти нас, рассечь и запереть в мышеловке. Здесь и отступать некуда.

- Значит, нужно эту шею сломать. До Тираны уже рукой подать. Стоит тут пройти, и все — открывается оперативный простор. Дальше уже гора Дайти, и сверху уже можно будет полюбоваться Тираной. И при желании дать пару предупредительных залпов. Дальше уже все, считайте, что дело сделано.

- Что вы предлагаете? Лобовой штурм?

- Это приведет к неприемлемым потерям. Попросту говоря, мы завалим трупами все ущелье, с сомнительными шансами на успех.

- И что же тогда остается? В духе Каппеля, под барабанный бой, офицерской ротой? Да все там и поляжем? Ради чего, спрашивается?

Наступило молчание. Кучин невольно вспомнил упомянутого Каппеля, прославившегося своими «психическими атаками» на большевиков: его офицерские роты под барабанный бой шли парадным строем с примкнутыми штыками, под развернутыми черными знаменами с белыми мертвыми головами. Вражеский огонь, казалось не оказывал никакого воздействия на неуклонное монотонное движение пехотных коробок: когда убитые и раненые падали на землю, строй смыкался, продолжая свое движение. Нервы у противника не выдерживали, и он в панике отступал, бросая окопы и подставляя каппелевцам спины. После чего начиналось кровавое побоище.

Улагай прервал молчание:

- Мы не козы. Тропинки там есть, деревья растут, и не такие уж крутые эти скалы. Среди солдат есть местные, из этих краев? Как подняться на гору и обойти перевал?

- Как вы себе это представляете? Там невозможно укрыться, а если у вас не получится скрытное передвижение, то вы покатитесь сверху и будете на белом снегу как мишени в тире. Если бы я командовал обороной, то при наличии пары опытных пулеметчиков и взвода солдат положил бы вас еще до того момента, как вы смогли бы открыть ответный огонь.

- У нас в горах говорят: кто выше, тот и сильнее. Мы будем выше. И потом, я полагаю, вы все-таки не будете руководить у них обороной. А у того, кто там командует, скорее всего, нет вашего опыта и хладнокровия. Пока я буду катиться вниз, попасть в меня невозможно. А когда я докачусь вниз, тогда и посмотрим, кто кого.

Не откладывая в долгий ящик, Улагай набрал роту добровольцев из албанцев-горцев, местных уроженцев, и повел их на штурм заснеженной горы. К нему присоединился и поручик Куракин, пожелавший поучаствовать в настоящем живом деле.

Замысел Улагая удался лишь частично — отряду охотников удалось незаметно забраться на гору, но со спуском вниз все сразу пошло не так. Невидимые под снегом камни посыпались вниз, увлекая за собой множество мелких снежных лавин, и кончилось все тем, что отряд скатился с горы с огромной скоростью, как дети на санках.

Видеть происходившее на горе находившийся на дороге и приготовившийся к отчаянному лобовому штурму укреплений отряд не мог, но все напряженно вслушивались, выжидая момента для наступления. И довольно скоро стало ясно, что ни о какой скрытности и речи быть не может: загрохотали падающие камни, по горам запрыгало эхо от страшного русского мата полковника Улагая, летевшего вниз, что-то кричали спускавшиеся вместе с ним албанцы, а кто-то из них даже умудрялся стрелять на ходу, хотя всем было совершенно ясно, что смысла в такой стрельбе никакого не было. Ни о каком эффекте внезапности и речи быть не могло, и штурмовой отряд бросился по дороге Арбера прямо на пулеметы, пытаясь хоть таким образом отвлечь силы противника от катившихся вниз по склону отчаянных добровольцев.

Никаких пулеметных очередей, однако, не последовало. Оборонявшие перевал солдаты, в суеверном ужасе глядя на скользившие с вершины снежные языки лавин, поспешно бежали, бросив оборудованные позиции, и даже офицер, покричав немного и выстрелив в сторону гор из револьвера, счел свой долг в такой ситуации полностью выполненным, и тоже бежал вслед за ними, чтобы через некоторое время благополучно сдаться вместе со всей командой.

Дорога на Тирану была открыта.