Совершенно секретное ночное совещание

Казалось бы, что может быть странного или хотя бы необычного в том, что заядлый курильщик Зогу, решив выйти покурить на свежем воздухе, наткнулся на курившего под бездонным ночным небом Кучина и задержался поболтать с ним о том о сем? Они были практически ровесниками, и если отвлечься от того факта, что Зогу был премьер-министром, а Кучин наемным военным советником, то в остальном они тоже были вполне на равных: от воинского звания ротмистра до полковника всего один маленький шажок, Зогу был албанским князем, но и Кучин был русским дворянином, и с князьями самых разных разборов и национальностей общался всегда естественно и непринужденно. К тому же оба они увлекались спортом, и совершенно понятно, что ввиду отсутствия каких-то срочных дел они с увлечением продолжили начатый когда-то разговор о системе гимнастических упражнений Мюллера.

Кучин рассказал о том, как лично присутствовал на выступлении Мюллера в цирке Чинизелли в Санкт-Петербурге, когда знаменитый гимнаст демонстрировал упражнения своего комплекса, и за каких-нибудь 15-20 минут совершенно ясно и наглядно разъяснил суть своей системы. Потом Кучин и Зогу немного даже поспорили, поскольку Кучин настаивал на том, что дыхательные упражнения по Мюллеру являются краеугольным камнем всей системы, а Зогу основной упор делал на дополнительные силовые упражнения с гантелями, системой Мюллера в принципе не предусматривавшиеся, но в целом они были вполне единодушны в оценке значения системы великого спортсмена.

Нет, ничего особенного не было в их разговоре, и только очень предвзято настроенный человек мог бы усмотреть что-то подозрительное в этой встрече. Особенно если смотрел он издали, всматриваясь краем глаза в происходящее в глубоком вечернем сумраке, и пытаясь понять: о чем так оживленно спорит премьер-министр и главнокомандующий с заурядным, казалось бы, лейтенантом из пулеметной команды? И почему лейтенант позволяет себе спорить с командующим, да еще делать какие-то угрожающие жесты, хвататься за грудь, закидывать назад голову, размахивать руками? А Зогу даже не пытается поставить на место наглеца, а вполне почтительно соглашается с ним. Возможно, обрывок какой-нибудь подслушанной фразы многое бы разъяснил, но подойти ближе было решительно невозможно, поскольку на подобающем расстоянии от беседующих неспешно прогуливались мрачные усатые горцы с торчащими из-за широких поясов рукоятками револьверов — личные охранники Зогу. Их совершенно не интересовало содержание разговоров своего вождя, и прислушивались они только к происходящему за пределами охраняемой зоны, чтобы даже мышь не смогла проскочить без их ведома.

И уж трудно даже представить, на что был готов пойти сидевший в тени у поленницы любопытный соглядатай, лица которого нельзя было разглядеть в молочном зимнем сумраке, только чтобы узнать, какой предмет извлек Кучин из кармана и положил Зогу в ладонь, а тот принялся с озабоченным видом разглядывать его, поднеся к самому носу.

А секрета на самом деле никакого и не было — Кучин передал Зогу две свинцовые пули, полученные у доктора, которые попались ему в кармане под руку.

- Вот, если изволите взглянуть, это те самые пули, которыми был ранен Исуф.

- Да? В самом деле? Позволите?

- Извольте, господин полковник.

Зогу попытался разглядеть пули.

- Позвольте мне оставить их себе?

- Разумеется. Мне они, собственно говоря, ни для чего не нужны.

- Я слышал, поговаривают, что Элеза Исуфа убили в спину, и пули эти сделаны из золота, а не из свинца?

Кучин замялся.

- Пули эти гражданские, и попали в спину, а уж кто стрелял и с каким умыслом, это мне совершенно неизвестно, я человек посторонний, и в ваших внутренних делах разбираться не могу.

- Я вижу, у вас остались сомнения относительно моего возможного в этом участия. Но могу вас заверить: даже если пули отлиты из золота, это не мое золото. Не буду рассказывать вам о чести офицера, о чести князя, потомка Скандербега и Александра Великого, которая не позволила бы мне подкупать тайных убийц. Я хочу объяснить вам главное: мне совершенно незачем было его убивать, в этом не было никакого смысла.

Зогу затянулся сигаретой, выпустил дым и оглянулся через плечо: ему показалось, что невдалеке мелькнула какая-то тень.

- Да, он был одним из самых непримиримых моих врагов, и я с ним воевал еще два года назад, но последняя стычка закончилась тем, что я выпустил его из окружения вместе с его людьми и оружием, при условии, что он даст мне бесу. И он дал бесу. Он мой бесник, так же как и Али Реза, и хотя он оборонял Пешкопию, выполняя свой воинский долг, как положено настоящему солдату, после капитуляции он занял бы подобающее ему место в рядах албанской армии. Вот почему это не мои пули, и я постараюсь узнать, чьи они, и покарать убийцу.

Зогу кивнул ротмистру, бросил в снег окурок папиросы, попрощался и повернулся, чтобы уходить, но вдруг, спохватившись, порылся в кармане и протянул ему два золотых.

- Что это? - не понял Кучин.

- Возьмите, лейтенант. У вас, у русских, кажется, есть примета, что нельзя брать в дар оружие, а нужно обязательно дать за него монету?

- Ну, это относится к холодному оружию, если нож, к примеру, или шашка, на худой конец, а это... это же не оружие...

- Неважно. Пусть лучше у вас будет лишняя монета, чем я буду шутить с русскими суевериями. Сейчас не такое время, чтобы можно было относиться к этому легкомысленно.

Кучин не стал его переубеждать и с удовольствием разбогател на два наполеондора. Кажется, разошлись они вполне довольные друг другом.